Голявкин Виктор Владимирович. Рассказы для детей.

Голявкин Виктор Владимирович родился 31 августа 1929 в Баку.
Писатель, художник, книжный график.
Автор романа "Арфа и бокс" (1969), повестей "Мой добрый папа" (1964), "Рисунки на асфальте" (1965), "Ты приходи к нам, приходи", сборников коротких юмористических рассказов "Тетрадки под дождём", "Калейдоскоп" (всего несколько сотен рассказов), книги "Города и дети" (1967).
Умер в Санкт-Петербурге 24 июля 2001 года.

——————————————————————————

Не везёт

Прихожу, значит, я домой из школы. В этот день я как раз двойку получил. Хожу по комнате и пою, пою себе и пою, чтоб никто не подумал, что я двойку получил. А то пристанут ещё, почему ты мрачный, почему ты задумчивый. Отец говорит: “Чего он орёт?” А мама говорит: “У него, наверное, весёлое настроение, вот он и поёт”. Отец говорит: “Наверное, пятёрку получил, вот и весело на душе человеку. Всегда весело на душе, когда какое-нибудь дело сделаешь”. Я, как это услышал, ещё больше заорал. Тогда отец говорит: “Ну ладно, Вовка, порадуй отца, покажи свой дневник”. Тут я сразу петь перестал. “Зачем?” – спрашиваю. “Да ладно уж, – говорит отец, – показывай, чего там, я вижу, тебе очень хочется дневник показать”. Берёт он у меня дневник, видит там эту двойку и говорит: “Ты гляди, получил двойку и поёт! Этого ещё не хватало! Что он, с ума сошёл? Ну-ка, Вова, иди сюда! У тебя случайно нет температуры?” – “Нету у меня, – говорю, – никакой температуры…” Отец развёл руками и говорит: “Тогда придется тебя выдрать за это пение…”

Вот как мне не везёт!

Как я писал стихи

Иду я как-то по пионерлагерю и в такт напеваю что попало. Замечаю: получается в рифму. Вот, думаю, новость! Талант у меня открылся. Побежал я к редактору стенгазеты.

Женька-редактор прищел в восторг.

– Замечательно, что ты стал поэтом. Пиши и не зазнавайся.

Я написал стихотворение о солнце:

Льется солнца луч
На голову мне.
Эх, хорошо
Моей голове!

– Сегодня с утра идет дождь, – сказал Женька, – а ты пишешь о солнце. Поднимется смех и все такое. Напиши о дожде. Мол, не беда, что дождь, мы все равно бодры и все такое.

Стал я писать о дожде. Правда, долго не получалось, но наконец получилось:

Льется дождь
На голову мне.
Эх, хорошо
Моей голове!

– Не везет тебе, – говорит Женька, – дождь-то кончился – вот беда! И солнце пока не показалось.

Сел я писать о средней погоде. Тоже сразу не выходило, а потом вышло:

Ничего не льется
На голову мне.
Эх, хорошо
Моей голове!

Женька-редактор мне говорит:

– Смотри, вон солнце опять показалось.

Тогда я сразу понял, в чем дело, и на другой день принес такое стихотворение:

Льется солнца луч
На голову мне,
Льется дождь
На голову мне,
Ничего не льется
На голову мне.
Эх, хорошо
Моей голове!

Пятнадцать третьих

Все столпились возле бильярда.
– Довольно играть просто так, – сказал он. – Я играю на третье. К примеру, кисель дадут, или компот, или там шоколад, ну неважно что, ясно?

Всем было ясно. Стали играть.
К обеду он выиграл пятнадцать третьих. Подали чай. Все кричали:
– Чай! Чай!
Даже повар сказал:
– Во как любят чай!
Он залпом выпил один стакан, второй, третий, четвертый…
– Стойте… – сказал он. – Сейчас… погодите…
Залпом он уже пить не мог.
Все обступили его. Он сидел перед стаканами, тяжко вздыхал, говорил “погодите” и отпивал каждый раз по глотку. Кругом шумели. Давали советы. Кто-то пощупал его живот.

– Живот не хватать, – сказал он, – нечестно…
Но больше он уже пить не мог. Он стал бледен, таращил глаза и икал.
Позвали вожатого.
– Что с ним такое? – спросил вожатый.
– Да вот чаю попил, – сказал кто-то.
С трудом его подняли со стула. Взяли под руки. И повели.

В любом деле надо уметь работать

У нас в школе открылась секция бокса. Туда записывали самых смелых. Подающих надежды. Я сейчас же пошел записываться, потому что давно подавал надежды. Так все ребята считали. После того как я хотел Мишку стукнуть и промахнулся. И кулаком попал в стенку. И кусок штукатурки отбил. Все тогда удивились. “Вот так дал! — говорят.— Вот это удар!” Я все ходил с распухшей рукой и всем показывал: “Видишь? Вот у меня удар какой! Не выдерживает рука. А то я, пожалуй, и стенку пробил бы!”

— Насквозь?! — удивлялись ребята. С тех пор за мной пошла слава сильнейшего. Даже после того, как рука прошла. И показывать было нечего.

И вот я пришел первым в секцию. И записался. И еще ребята пришли. И Мишка тоже записался.

Начались занятия. Я думал, нам сразу наденут перчатки и мы будем драться друг с другом. Я всем дам нокаут. Все скажут: “Вот это боксер!” А тренер скажет: “Эге, да ты чемпионом будешь! Надо тебе шоколада больше есть. Мы попросим у государства, чтоб государство тебя бесплатно кормило. Шоколадом и разными там сладостями. Раз такой редкий талант появился”.

Но тренер не дал перчаток. Он выстроил нас по росту. Сказал: “Бокс — дело серьезное. Пусть все об этом подумают. И если кто из вас по-другому думает, то есть что бокс не серьезное дело, пусть спокойно покинет зал”.

Зал никто не покинул. Построились в пары. Как будто бы не на бокс пришли, а на урок физкультуры. Потом разучивали два удара. Махали руками по воздуху. Иногда тренер нас останавливал. Говорил, мы неправильно делаем. И начиналось сначала. Один раз тренер сказал кому-то:

— Вон там, в широченных штанах, что ты делаешь? Я вовсе не думал, что это мне, а тренер ко мне подошел и сказал, что я бью левой рукой вместо правой, в то время как все бьют только правой, и неужели нельзя быть внимательней.

Я обиделся и не пришел больше. Очень мне нужно, думал я, заниматься какой-то глупостью. С моим-то ударом! Когда я стенку могу пробить. Очень мне все это нужно! Пусть Мишка там занимается. И другие. А я приду, когда будут драться. Когда наденут перчатки. И тогда мы посмотрим. Очень мне нужно просто руками махать! Это прямо смешно.

Я перестал ходить в секцию. Только Мишку спрашивал:
— Каково? Все руками машете?

Я все смеялся над Мишкой. Дразнил его. И все спрашивал:
— Ну, каково?
А Мишка молчал. Иногда говорил:
— Никаково.
Однажды он мне говорит:
— Завтра спарринг.
— Чего? — говорю.
— Приходи,— говорит,— сам увидишь. Спарринг — это учебный бой. Мы, в общем, драться будем. То есть работать. По-нашему так.
— Ну, работай, работай,— я говорю.— Зайду завтра к вам, поработаем.
Захожу в секцию на другой день. Тренер спрашивает:
— Ты откуда?
— Я, — говорю, — здесь записан.
— Ах, вот оно что!
— Я в спарринг хочу.
— Ну, — сказал тренер.
— Ну да, — сказал я.
— Все ясно, — говорит тренер. Он надел мне перчатки. И Мишке надел перчатки.
— Слишком ты боевой, — сказал он. Я сказал:
— Разве это плохо?
— Хорошо, — сказал он. — Очень даже.

Мы с Мишкой вышли на ринг.
Я размахнулся и как ударю! Но мимо. Я второй раз размахнулся — и сам упал. Значит, опять промахнулся.

Я смотрю на тренера. А тренер говорит:
— Работай, работай!

Я встал и опять замахнулся, как вдруг Мишка мне как стукнет! Я хотел его тоже стукнуть, а он как трахнет мне в нос!

Я даже руки опустил. И не пойму, в чем дело. А тренер говорит:
— Работай, работай!

Мишка говорит тренеру:
— Мне с ним неинтересно работать.

Я разозлился, на Мишку кинулся и упал снова. Не то споткнулся, не то от удара.
— Нет, — говорит Мишка, — я с ним работать не буду. Он все время падает.

Я говорю:
— Я не все время падаю. Я ему дам сейчас!

А он мне в нос как даст снова! И я опять на пол сел.
А Мишка уже перчатки снимает. И говорит:
— Нет, это просто смешно мне с ним работать. Он совсем не может работать.

Я говорю:
— Ничего нет смешного… Я сейчас встану…
— Как хочешь, — говорит Мишка, — можешь и не вставать, это вовсе не важно.